Маразматическая маринистика
Feb. 4th, 2006 01:05 am![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
the_mockturtleВЫПИСКИ ИЗ ВАХТЕННОГО ЖУРНАЛА
линейного корабля «Разящий»
о боевых действиях эскадры коммодора Норрингтона
Часы: 1
Узлы: ¼
Курсы: D
Ветры: D
Дрейфы: 2
…С полудни случаи.
Ветер бом-брамсельный, тихий, ясно. В полдень паруса убрали, остались под марселями, легли в дрейф на правый галс.
Лучшее время суток на флоте – адмиральский час.
Эскадра лежала в дрейфе, и все, кроме вахтенных, занимались личными делами – в основном, писали письма.
Мичман Стюарт писал бабушке.
Лейтенант Грувс – жене.
Артиллерист, капитан Уильямс – жене и еще одной достойной женщине.
А флаг-офицер коммодора капитан-лейтенант Джеркинс, не поленившийся выклянчить у штурманов копирку, - сразу нескольким достойным.
Сам коммодор Норрингтон коршуном завис над отчетной ведомостью. На лице коммодора отражалась мучительная борьба чувства и долга.
Чувство советовало выпрямить злосчастную кривую любой ценой.
Долг возражал, что результаты минувших учений не дают к тому ни малейшего повода.
Чувство подхалимски замечало, что из всех ведомостей, попавших на стол к старшему флагману со дня основания Порт-Ройяла, коммодоровы уж точно самые честные.
Долг ехидно советовал потерпеть до ближайшей комиссии из штаба округа.
При мысли о комиссии глаза коммодора превращались в смотровые щели, а губы шептали нечто столь же невнятное, сколь и неприличное. Он шумно захлопывал ведомость и мчался на бак покурить.
А на баке стоял мичман Хокинс.
И улыбался.
Эта неуставная, а значит, бесполезная улыбка пробуждала в коммодоре жгучее желание подыскать Хокинсу какое-нибудь занятие.
На камбузе там.
Или в трюме.
И чтоб с утра до вечера, в три смены, не разгибаясь, а перед вахтой – на канифас.
На доклад, значится. Рожу канифолить.
Ишь, ощерился, гаденыш, как курсистка на колумбово яйцо.
- Вы кому улыбаетесь, Хокинс? – не выдержал, наконец, коммодор; дым валил из его ноздрей крупными сердитыми кольцами.
Мичман пожал плечами.
- День такой, - сказал он немного погодя. – Хороший.
Коммодор зашелся гневным кашлем. Сквозь кашель смутно слышалось, что дни человека, опорочившего себя потерей бизань-шкота, должны быть навеки омрачены осознанием этого факта.
Мичман Хокинс все улыбался; такого драть – дральник тупить.
Образина.
Коммодор сердито ссыпался в нижний дек.
В кают-компании он обнаружил лейтенанта Джиллета и самоучитель по игре на шестиструнной гитаре. Взаимоотношения лейтенанта и самоучителя были запутанны и сложны. В день, когда Джиллет приобрел самоучитель, с «Разящего» исчезла добрая половина крыс, а к тому моменту, как лейтенант освоил начальные аккорды, в кают-компании созрел коварный план по ликвидации издания.
Самоучитель свистнули из незапертой каюты старшего офицера и, злорадствуя, утопили.
Сперва лейтенант был безутешен. Потом попытался импровизировать. На третьи сутки импровизаций кают-компания позорно капитулировала и сбросилась на новый самоучитель.
Его-то и терзал лейтенант в тот миг, когда на комингс пала зловещая тень коммодора.
Коммодор истребовал лейтенанта к себе и долго упражнялся в красноречии.
- Этот ваш Хокинс! – сказал он наконец. – Этот дятел австралийский! Этот суслик гималайский! Развел на крюйселе… болото, скоро заквакает!
- Устраним! – обещал Джиллет, испуганно хлопая белесыми ресницами. Он готов был устранить что угодно, лишь бы оказаться по другую сторону двери.
Когда это желание сбылось, лейтенант обессиленно привалился к переборке и промокнул вспотевший под париком затылок. Из всей тирады коммодора он не понял ровным счетом ничего.
А коммодор вернулся к «Ведомости».
К чувству и долгу.
Взбудораженное чувство в два счета навешало долгу по морде и, завладев коммодоровой десницей, приступило к заполнению ведомости.
Долг выплевывал выбитые зубы и робко шамкал, что ведомость – это, все-таки, официальный документ, а не сказки народов мира.
А-а, лети оно лебедем, подумал коммодор и нарисовал в графе «Перемена грот-марселя» красивую восьмерку.
День-то сегодня какой. Хороший.
линейного корабля «Разящий»
о боевых действиях эскадры коммодора Норрингтона
Часы: 1
Узлы: ¼
Курсы: D
Ветры: D
Дрейфы: 2
…С полудни случаи.
Ветер бом-брамсельный, тихий, ясно. В полдень паруса убрали, остались под марселями, легли в дрейф на правый галс.
Лучшее время суток на флоте – адмиральский час.
Эскадра лежала в дрейфе, и все, кроме вахтенных, занимались личными делами – в основном, писали письма.
Мичман Стюарт писал бабушке.
Лейтенант Грувс – жене.
Артиллерист, капитан Уильямс – жене и еще одной достойной женщине.
А флаг-офицер коммодора капитан-лейтенант Джеркинс, не поленившийся выклянчить у штурманов копирку, - сразу нескольким достойным.
Сам коммодор Норрингтон коршуном завис над отчетной ведомостью. На лице коммодора отражалась мучительная борьба чувства и долга.
Чувство советовало выпрямить злосчастную кривую любой ценой.
Долг возражал, что результаты минувших учений не дают к тому ни малейшего повода.
Чувство подхалимски замечало, что из всех ведомостей, попавших на стол к старшему флагману со дня основания Порт-Ройяла, коммодоровы уж точно самые честные.
Долг ехидно советовал потерпеть до ближайшей комиссии из штаба округа.
При мысли о комиссии глаза коммодора превращались в смотровые щели, а губы шептали нечто столь же невнятное, сколь и неприличное. Он шумно захлопывал ведомость и мчался на бак покурить.
А на баке стоял мичман Хокинс.
И улыбался.
Эта неуставная, а значит, бесполезная улыбка пробуждала в коммодоре жгучее желание подыскать Хокинсу какое-нибудь занятие.
На камбузе там.
Или в трюме.
И чтоб с утра до вечера, в три смены, не разгибаясь, а перед вахтой – на канифас.
На доклад, значится. Рожу канифолить.
Ишь, ощерился, гаденыш, как курсистка на колумбово яйцо.
- Вы кому улыбаетесь, Хокинс? – не выдержал, наконец, коммодор; дым валил из его ноздрей крупными сердитыми кольцами.
Мичман пожал плечами.
- День такой, - сказал он немного погодя. – Хороший.
Коммодор зашелся гневным кашлем. Сквозь кашель смутно слышалось, что дни человека, опорочившего себя потерей бизань-шкота, должны быть навеки омрачены осознанием этого факта.
Мичман Хокинс все улыбался; такого драть – дральник тупить.
Образина.
Коммодор сердито ссыпался в нижний дек.
В кают-компании он обнаружил лейтенанта Джиллета и самоучитель по игре на шестиструнной гитаре. Взаимоотношения лейтенанта и самоучителя были запутанны и сложны. В день, когда Джиллет приобрел самоучитель, с «Разящего» исчезла добрая половина крыс, а к тому моменту, как лейтенант освоил начальные аккорды, в кают-компании созрел коварный план по ликвидации издания.
Самоучитель свистнули из незапертой каюты старшего офицера и, злорадствуя, утопили.
Сперва лейтенант был безутешен. Потом попытался импровизировать. На третьи сутки импровизаций кают-компания позорно капитулировала и сбросилась на новый самоучитель.
Его-то и терзал лейтенант в тот миг, когда на комингс пала зловещая тень коммодора.
Коммодор истребовал лейтенанта к себе и долго упражнялся в красноречии.
- Этот ваш Хокинс! – сказал он наконец. – Этот дятел австралийский! Этот суслик гималайский! Развел на крюйселе… болото, скоро заквакает!
- Устраним! – обещал Джиллет, испуганно хлопая белесыми ресницами. Он готов был устранить что угодно, лишь бы оказаться по другую сторону двери.
Когда это желание сбылось, лейтенант обессиленно привалился к переборке и промокнул вспотевший под париком затылок. Из всей тирады коммодора он не понял ровным счетом ничего.
А коммодор вернулся к «Ведомости».
К чувству и долгу.
Взбудораженное чувство в два счета навешало долгу по морде и, завладев коммодоровой десницей, приступило к заполнению ведомости.
Долг выплевывал выбитые зубы и робко шамкал, что ведомость – это, все-таки, официальный документ, а не сказки народов мира.
А-а, лети оно лебедем, подумал коммодор и нарисовал в графе «Перемена грот-марселя» красивую восьмерку.
День-то сегодня какой. Хороший.
![[identity profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/openid.png){kind=small}
Re: Как сказал поэт:
Date: 2006-02-08 08:36 pm (UTC)Кстати о: а с настоящими парусниками у вас как? :)
Re: Как сказал поэт:
Date: 2006-02-09 10:07 am (UTC)